О чем молятся василиску сибирскому. Преподобный василиск туринский сибирский чудотворец. Каноны и Акафисты

Аще не обратитеся, и будете яко дети, не внидете в Царство Небесное , - сказано Господом, и многим, на первый взгляд, это кажется легким для исполнения. Но лишь редкие избранники Божии, и среди них Василиск Сибирский, достигли своим подвигом и непрестанной Иисусовой молитвой духовного младенчества - полного незлобия, совершенного отсутствия возношения, глубокого сознания своей немощи и нужды в ежеминутном заступлении Божием. Путь преподобного Василиска к этой вершине лежал через тяжкие скорби и искушения.

Родился Василиск, в миру Василий, в середине XVIII века в деревне Иваниш Калязинского уезда Тверской губернии. Его родители, Гавриил и Стефанида, относились к так называемым экономическим крестьянам и пользовались некоторой свободой. Отец был человеком работящим, набожным и жизнь своей семьи строил крепко - как дом на каменном основании. Своих детей, троих сыновей, воспитывал в страхе Божием, приучал сносить обиды, не ссориться, запрещал браниться; а если случалось такое, всегда наказывал. Работая дружно с женой Стефанидой, они накопили целый кувшин серебра и жили в довольстве, уважаемые соседями. Один был недостаток у этих добрых крестьян: слишком надеялись они на свои деньги и считали несомненным, что проведут с детьми старость в довольстве.

Но Господь часто посылает избранникам своим бедность, так как жить в скорби и нищете для многих полезнее, чем в богатстве и отраде. Заботясь о Своих любимых чадах, Он освобождает их ум и сердце от суетных попечений, чтобы, подобно Марии, они могли всею душою оставаться у ног Христовых, внимая Его закону. Итак, Господь попустил, чтоб воры украли те самые сбережения, на которые так надеялись Гавриил и Стефанида. Через это и сами они вынуждены были чаще прибегать к Богу, а детям их пришлось привыкнуть к нищете, научиться все покорно переносить и смиряться, уповая на единого Господа.

Вскоре Стефанида умерла, и Гавриил остался с тремя малолетними детьми. По необходимости иметь в доме хозяйку, он женился второй раз. Мачеха берегла детей, как своих родных. Но семья была так бедна, что у них и соли не бывало достаточно. К отцу подходила старость, а с нею и невозможность трудиться. Пришлось Гавриилу кормиться подаяниями Христа ради. Старшего сына отдал он в люди на прокормление, а средний и младший Василий пошли по миру. По робости и кротости своей Василий просить не мог, а только смотрел на проходящих и одним терпеливым взором выражал свою просьбу. Если случалось, что подавали ему копейку, за подавшего мысленно молил Бога. Как-то у одного купца разбился горшок с медом и он отбросил к маленькому Василию черепки. Малыш, собирая остатки лакомства, был рад и благодарил Бога, что дал Он ему познать и медовую сладость. Тогда же в детстве начал он размышлять о небе, об ангелах, о Боге. Очень хотелось ему вознестись на небо, детское сердечко трепетало от одного желания увидеть Господа своими глазами. И мальчик решился к Нему лететь. Бывая в церкви, Василий пристально рассматривал изображения ангелов и херувимов, особенно устройство их крыльев. И вот однажды, насобирав длинных перьев, сложил он их в подобие крыльев, поднялся на пригорок и попробовал взлететь. Взмахивая руками, он сбегал с пригорка, возвращался и снова сбегал, но не мог оторваться от земли и приблизиться к Господу. Так впервые он опытно познал, что для этого нужны не крылья из перьев, а нужно угодить Богу, возлюбив Его от всей души своей, более самой жизни. И Господь не оставил Василия, указав ему путь к цели, но произошло это не сразу.

Зная от родителей, что все святые послужили Богу в кротости и послушании, начал и он перед всеми смиряться и терпеливо переносить огорчения. Много слышал он о преподобном Макарии Калязинском, боярине, который оставил почести мира и богатство, чтобы идти за Христом. Узнав об этом, Василий затужил, что ему невозможно спастись, так как по бедности ему нечего оставить. Сильно опечаленный, стал он искать клад для того, чтобы, найдя, оставить его ради Бога. Впоследствии Господь исполнит это тайное желание Своего угодника: подвизаясь в смиренном служении Ему, он обретет клад сокровищ нетленных и будет щедро, во славу Божию, делиться ими.

Очень хотелось мальчику слышать церковные поучения, и в храме он старался внимать каждому слову священника. Но из-за малого роста, а также стесняясь своей одежды, он не мог пробраться к солее и потому часто с великим огорчением выходил со службы. Не зная, чего просить, он всем сердцем предавал себя Богу. Так готовил он себя к будущему молитвенному подвигу.

Когда Василий подрос, отец отдал его в пастушки. Отрок много натерпелся от холода и зноя, дождей и слякоти. Одежда у него была ветхая, пища в поле - один сухой хлеб. Но и пригнав скот по дворам, он не смел просить хозяев накормить его. Видя его старание и робость, те сами давали ему еду. В простоте сердца призывая на помощь имя Божие, он несколько лет пас стадо без всякого труда: все животные держались вместе, не расходились в разные стороны, волки не трогали их, ни одна скотина не затерялась, не заболела. И Василий был так покоен, что не заботился больше о стаде, оставляя его пастись само по себе, а сам углублялся в молитву. Премудрый Господь и здесь преподал ему урок. Пастушеское дело шло хорошо, пока Василий наблюдал за собою. Когда же случилось ему духовно облениться, тогда изменилось и стадо. Оно стало разбредаться, отрок еле успевал уследить за ним, бывало, волки нападали и уносили животное. Василий сознал свою вину перед Богом, стал еще более смиряться в сердце своем, а пастушество оставил.

Достигнув совершенного возраста, все три брата решили служить только одному Богу. Отказавшись от брачной жизни, они проводили дни в трудах, во всем соблюдая умеренность и чистоту. Но их отец Гавриил своего младшего сына решил связать супружеством и сосватал его. Василий, имевший навык слушаться отца, покорился, но Господь, зная его сердечные устремления, устроил так, чтобы этот брак не был продолжителен. Василий, пока жил в доме тестя, выучился грамоте и, читая книги, все сильнее жаждал посвятить себя единому Богу. Он стал уговаривать жену служить только Господу и жить в браке жизнью чистою, как вне брака. Она на это вскоре согласилась, и они условились испытать себя, будут ли в силах прожить целомудренно, и тогда уже разлучиться навсегда. Три года они испытывали себя, и каждый год тесть отпускал Василия на заработки - он же проводил это время в разных монастырях, узнавая много нового о духовной жизни. И наконец объявил жене и тестю о своем твердом намерении оставить их и уйти к пустынникам. Его отпустили мирно.

Но в пустыню он ушел не сразу, его старший болящий брат Козьма уговаривал Василия повременить с уходом и послужить ему еще некоторый срок. Он говорил, что Господь все устроит и настанет время, когда можно будет его, немощного, оставить. Правота Козьмы подтвердилась чудесным образом. Василий в горячем желании начать монашеское житие хотел уйти от брата тайно. Но так как у него не было увольнительного вида, он решился без разрешения взять бессрочное увольнение Козьмы и назваться его именем. И, сделав так, сел на паром, чтобы следовать намеченным путем. Однако судно, дойдя только до середины Волги, остановилось. Тщетно пытались пассажиры помогать перевозчику веслами - паром не двигался. Тогда решили плыть обратно - и судно послушно пошло. Все пассажиры недоумевали о причине этого явления, и только Василий догадывался, в чем дело. Сердцем понял он, что не благоволит Господь к его тайному уходу от брата, да еще под чужим именем. Повинился он после этого Козьме и обещал жить у него столько, сколько потребуется. В тот день Василия ждало и еще одно чудо, посланное ему для вразумления: когда он хотел положить на место документ брата, то обнаружил, что с ним было не увольнение Козьмы, а его собственный просроченный увольнительный вид. После такого урока жил он у брата, не смущаясь, но покорясь воле Божией.

Козьма образом жизни своей являл пример горячей преданности Богу. Он хоть и не стал монахом, но в миру подвизался усердно: оставил мирские суетные труды и жил в нищете, молитве, чтении и пощении. Платить подати ему было нечем, и, значит, его долг ложился на всю общину. Это разожгло ненависть односельчан к Козьме. Они призвали в волостной суд его отца, Гавриила, и стали требовать ответа за плохое воспитание детей. Старик отвечал: «Я их никогда не учил подати не платить, а за то, что они всей душой к Богу прилепились - за это я их бранить не могу. Козьму же сами спросите, он уже не маленький». Исправник велел высечь Гавриила. Узнав о том, Козьма прибежал на суд и говорит: «Я виноват, меня и бейте». Задрали на нем рубаху, и тут открылся тайный его подвиг. Под рубахой, прямо на голое тело, была надета власяница, сотканная из конского волоса, а под ней обнаружились вериги из цепей, которые так впились в тело, что спина Козьмы представляла собой сплошную рану. «Лучше нам свечи Богу не ставить, чем такому воспретить Богу служить», - решили односельчане и освободили Козьму от податей. Вот у какого подвижника проходил первое послушание Василий.

Братья прилежно исполняли молитвенное правило и ежедневно ходили в церковь на богослужение. Василий окончательно выучился читать и писать и, готовясь к отшельничеству, выписывал много отеческих слов, так как своих книг у него не было. Живя у тестя, Василий выделывал глиняные горшки, теперь же стал сучить для церкви восковые свечи и тем себя содержал. Весь день проводили братья в моленьях и трудах во славу Божию. Длительное молитвенное правило, поклоны, ежедневные службы в храме занимали большую часть их времени. Не только простой народ, но и помещики относились к богомольным братьям с любовью. Многие, видя их добрую жизнь, и сами начинали радеть о своем исправлении: переставали пьянствовать, подавали милостыню, приходили к братьям послушать Священное Писание.

Когда к ним присоединился средний брат Максим, Козьма с миром отпустил младшего брата. Василий стал ходить по разным монастырям, отыскивая опытных подвижников. Под Москвой, во Введенском монастыре, он увидел строго-подвижнически живущих старцев и начал просить, чтобы его приняли в сожительство. Тогда настоятель пошел с ним к озеру, а был первый мороз и озеро едва затянуло. Испытывая Василия, настоятель сказал: «Побегай по льду, крепок ли?» Василий без рассуждений побежал к берегу. Тогда настоятель остановил его и сказал: «Благо тебе будет, сын мой. Ты преуспеешь в монашестве, если будешь так послушен духовным отцам». Напутствовав Василия, он благословил его на пустынное и безмолвное житие.

Промысл Божий привел его к двум пустынникам, жившим в Чувашии: книжному Павлу и безграмотному Иоанну. На их опыте уразумел Василий цену смирения, увидел гибельность своеволия, узнал о множестве опасностей, подстерегающих подвижника. Павел проходил свой путь, уповая на книжную премудрость и собственный разум. Был он вспыльчив и часто обижал живущих рядом: Господь, желая смирить его, попускал ему до времени побеждаться гневом. Он же, не понимая того, в отчаянии замыслил отсечь себе руку и сказал Василию о таковом своем намерении. Василий увещевал его, как мог, но Павел не оставлял задуманного. И страшное случилось. Однажды ночью с отчаяния он взял топор, положил руку на колоду и крепким ударом отсек ее. Испугавшись, поспешно пошел к Василию, да как закричит: «Брат Василий, завяжи мне руку!» Тот ужаснулся, подошел - и прямо в лицо ему брызнула кровь Павла. Василий взял платок и крепко завязал им рану. Через некоторое время Павла, как своего постриженника, забрал Валаамский игумен, но Павел вскоре скончался.

Живший рядом отец Иоанн был полной противоположностью Павла. Несмотря на безграмотность, он был просвещен богомыслием, полон кротости, терпения и смиренномудрия, имел великую любовь к Богу. Состарившись, он ослеп, но пустынного жительства своего не покидал, говоря: «Если благословит Бог, то не оставит и умудрит меня, слепца». Протянув веревку от келии до дороги, он повесил там на своем костыле корзину. Проезжающие, зная его, клали в нее хлеб и прочие снеди, и он сам, держась за веревку, ходил и брал еду. Всю жизнь вспоминал Василий кротость и безгневие сего подвижника. Однажды жители ближней деревни устроили гулянку прямо у него под окном, пели, плясали, совсем не почитая его. Но отец Иоанн никак не упрекнул их, а в молчании все перенес. Василий, видя его смиренномудрое житие, захотел быть при нем и до смертного часа послужить ему как угоднику Божию. И, действительно, кончина о. Иоанна явно показала, что он истинно угодил Богу. Когда он разболелся, Василий предложил ему позвать священника. «Не ходи, - сказал ему старец, - я еще года полтора проживу, а когда мне придет день умирать, я болеть не буду». И, правда, скоро о. Иоанн выздоровел. По прошествии полутора лет однажды сам попросил Василия сходить за священником. Видя его в совершенном здравии, Василий предложил подождать: «Скоро пост, тогда и позовем священника для всех нас». «Нет, - отвечал ему старец, - теперь иди и умоли придти. Не доживу до поста». Побежал Василий за священником, а старец Иоанн умылся, надел чистую рубаху и стал готовиться к таинству. Вскоре вернулся Василий с иереем, тот исповедал Иоанна и причастил его. Радостным, даже ликующим казался старец. Он сам прочитал благодарственные молитвы, добавил к ним много простосердечных обращений к Богу, всем поклонился, перекрестился, лег на правый бок и тут же предал свой дух Господу.

Размышляя над жизнью сих двух отцов - Павла, отсекшего себе руку, и Иоанна, так угодно Богу пожившего и сподобившегося за то блаженной кончины, - Василий научился страшиться жительства без духовного руководства, дабы не впасть в самочиние, и молился, чтобы Бог послал ему рассудительного и опытного наставника. Жил же он теперь один. Чуваши весьма любили его за благоразумие и кроткий нрав; все потребное для его жития приносили и клали у порога. Он же, не оставляя старых подвигов, прибавлял к ним новые. Стремясь постоянно пребывать в молении, восстал на плоть свою, не давая ей послабления: вооружался против отдыха, берегся от насыщения, излишнего питья и особенно сна. Все ночи под праздники отдавал молитве. Если же сон одолевал его, он клал поклоны, или колол дрова, или пел духовные песни. И так проводил праздники в великом труде, до изнеможения, ибо тогда еще не знал Василий о сердечном безмолвии и хранении ума.

К нему заходили странники. Он всех любезно встречал, но если кто-нибудь просился к нему жить, - отказывал, говоря, что грешен, в нерадении пребывает и что дал обет жизнь проводить в уединении. Если же проситель настаивал, то Василий говорил ему с кротостью: «Вместе жить нам никак нельзя, но, если хочешь, оставайся в моей келье, а я пойду на другое место».

Один из странствующих братий рассказал Василию, что в брянских лесах живет в пустыне с учениками иеромонах Адриан - старец великой жизни, многомудрый и простой. Василий отправился в брянские леса, желая предать себя в повиновение опытному отцу. И, действительно, жизнь при старце Адриане стала для него новой ступенью монашества. Все у отшельников было бедное, едва удовлетворяющее человеческие потребности. На трапезе не подавалось ничего ни хмельного, ни молочного, только самая простая постная пища, а питие - вода и квас. Все были кротки, молчаливы и послушны. Предав себя в послушание старцу Адриану, Василий преуспевал в постнических трудах и скоро, как лоза привитая, давшая ко времени плод, пострижен был старцем в мантию с именем Василиск.

При постриге молодой монах дал обет всю жизнь подвизаться в пустынных и уединенных местах, однако старец Адриан не спешил отпускать его. Василиск, скорбя, что пока нет ему пути к безмолвному уединению, но не смея ослушаться, остался ждать Божьего произволения. Когда же отец Адриан был вызван митрополитом Петербургским Гавриилом для обновления Коневской обители, все его ученики последовали за ним, а отец Василиск остался один. «Вот и исполнил, - говорил он сам себе, - Господь Бог твое желание, теперь ты должен жить подвижнически». Но только остался он в одиночестве, напали на него искушения и страхования, каких раньше он не испытывал. Часто по ночам просыпался он от жутких голосов, угрожавших ему: «Ты здесь один, а нас много, мы тебя погубим». Случалось ему от нестерпимого ужаса впадать в уныние, особенно по ночам, и тогда с тоской ждал он утреннего света. Ко всему прочему тело его было немощно и болезненно, пищу употреблял самую простую, даже суровую, а если принимал какие приношения от почитавших его, то сам почти ничего не ел, а раздавал другим. Эти угощения очень любили не только простые люди, но и помещики: хлеб или другие гостинцы несли домой и с благоговением делили на всех домочадцев. Также резал старец из дерева грубоватые ложки (изящно делать он не умел) и дарил посетителям. Те очень радовались и щедро жертвовали за подарок, столь дорогой для них.

Среди пустынножителей тех мест в обычае было время от времени навещать друг друга. Они сходились в праздничные дни поочередно у одного из отшельников для совместного совершения всенощного бдения, а если была возможность, то служили и Божественную Литургию. Потом, не нарушая благоговения святого дня, читали духовные книги и вели духовные рассуждения. По монастырскому обычаю за трапезой читалось либо житие святого, либо что-то из Апостола с общим рассуждением и объяснением услышанного. Часто просили отца Василиска сказать слово, но тот по смирению своему почитал себя ничего не знающим и так отвечал братии: «Я совсем невежда, только послушания ради скажу». Обыкновенно слова его оказывались настолько глубоки и так просто объясняли непонятное место, что все слушали с большим вниманием. Все искали его совета и стремились быть у него в послушании. Он же, напротив, по своей скромности, старался избегать власти не только над людьми, но и над скотами. Даже ленивую лошадь не подгонял ударом, а только словом и ласковым понуждением. Если же лошадь не слушалась, предпочитал медленнее ехать, чем «сделаться бийцею». Однажды он шел берегом реки и увидел змею, которая, испугавшись его шагов, бросилась в воду, но утонула она или нет - нельзя было понять. Очень сокрушался отец Василиск, что не обошел то место, где змея грелась на солнце, из-за чего хотя и поневоле, но причинил ей вред. Он не мог смотреть спокойно на заклание скота или птицы, на рыбу, бьющуюся в сети, потому и не ловил ее. Пойманную другими рыбу он брал в руки и любовался ее красотой, прославляя Создателя. Потом, как бы от ее имени, начинал говорить: «Пусти меня. Я еще поживу свободно, как ты. Я только тем и повинна, что не имею рук выпутаться из мрежи, но так же чувствую боль, так же хочу жить, как и ты. Пусти меня, если ты милостив!» - и с этими словами отпускал ее в воду.

На Светлое Христово Воскресение старец Василиск никогда не готовил себе заранее пищу, чтобы разговеться, веруя, что Господь промышляет о всех. Однажды пришел к нему подвизавшийся неподалеку пустынножитель и предложил пойти с ним на Пасху в ближайшее село, помолиться там в церкви и утешиться праздничной трапезой. Посмотрел на него старец Василиск и сказал: «Мы умерли для мира и ради Бога удалились от него. Мы уже не годимся для мира, и ликовать нам с ним нехорошо. Если ради брашна пойти к мирянам - не оправдаемся пред Богом. Ему приятнее наше уединенное моление; праздник наш в лишении всякого телесного утешения. Но силен Господь и постную нашу пищу преложить в манну, горькую воду - в сладкое питие и утешить нас духовным веселием и утешением паче всех мирян, пирующих, ликующих и веселящихся. Не так далеко живем мы от селения, и живут там не варвары, а все народ православный. Побудит Господь кого-нибудь позвать нас, чтобы мы на пользу ближних пришли, или принести нам в эти дни праздника что-либо на утешение». Брат не послушался старца и отправился в село, понадеявшись на мирян, которые обычно ему подавали все необходимое. Но по окончании Литургии даже лучшие благотворители не позвали его на трапезу, а некоторые еще и насмехались над ним. Так что он возвратился к о. Василиску разочарованным и голодным. Старец же пригласил его к праздничному угощению, сказав: «Бог так о всех промышляет, что и меня, недостойного, уповающего на Его благость, не презрел, но положил на сердце священника, духовника моего, прислать все потребное, а тебе ничего не послал, рассчитывая, что ты сам, будучи в селе, напросишь себе у благотворителей» .

Так жил смиренный монах Василиск, посвящая каждый день и час Богу. Примерно в это время встретил он своего будущего сомолитвенника и духовного брата - о. Зосиму Верховского . Тот звался тогда еще мирским именем Захария, был весьма юн и пришел к отцу Адриану, желая стать отшельником. Пустынническая жизнь брянских подвижников вдохновляла Захарию и привлекала всю душу юноши, но более всех прилепился он сердцем к отцу Василиску. Тихий и кроткий нрав старца, его простые, но благоразумные суждения так расположили сердце юного Захарии, что ему захотелось никогда не расставаться с ним. С твердым решением посвятить жизнь отшельническому подвигу, Захария поехал в Петербург, где быстро исполнил все формальности, связанные с освобождением от мира.

Когда же вернулся в брянские леса, то не нашел уже здесь отца Адриана. Но оставшиеся пустынники встретили его с радостью и любовью и единогласно говорили ему: «Блажен бы ты был, добрый юноша, если бы отец Василиск принял тебя в ученики. Это - звезда наша пустынная, пример всем нам. Но особенная будет тебе милость Божия, если он согласится, ибо многие уже просились к нему, но, имея истинное смирение, он решительно отказывает всем. Говорит, что он невежда и не может никого наставлять, и так худо и слабо живет сам, что никому не может быть на пользу, к тому же любит в совершенном безмолвии быть всегда един с Единым». Слыша это, Захария еще больше разгорелся любовью к этому дивному старцу и желанием быть его учеником и неотступно умолял его об этом. Трудно было о. Василиску сопротивляться горячей просьбе юноши, которого он тоже с первой встречи невольно полюбил. Но и следовать сердечному стремлению он не хотел, опасаясь лишить себя безмолвия. Однако не смел и отказать, боясь, чтобы Бог не взыскал с него за душу Захарии, если он отвергнет любовь усердного юноши и тот снова увлечется миром. Не решался же принять еще и потому, чтобы не оказаться несправедливым и презорливым по отношению к тем, кому раньше отказывал. Находясь в таком затруднении, он медлил с ответом, но оставил Захарию погостить у себя и оказывал ему особое расположение, словом и делом наставляя на путь спасительный, иноческий, так что сердце Захарии исполнялось любовию к Богу.

Между прочими духовными беседами, рассказывая о себе, отец Василиск без всякого особенного намерения упомянул, что он родом из Тверской губернии, Калязинского уезда, государственный крестьянин и находится в большой печали от того, что кончился уже срок его увольнения и надобно ему опять явиться на свою родину. А это тяжело для него, потому что хотелось ему быть мертвым для всех родных и знакомых, к тому же за неимением денег и здоровья нелегко ему не только хлопотать о новом увольнении, но и предпринять такую долгую и трудную дорогу - в то время было начало весны, самая распутица. С великой радостью и горячностью духа взялся Захария помочь отцу Василиску и доставить ему новый паспорт. Когда же вернулся, исполнив обещание, душою был радостен, но телом изнурен, потому что большую часть пути шел пешком. Он пролежал больным у пустынника несколько дней, пока молитвами старца не возвратилось к нему прежнее здоровье. Тогда отец Василиск, тронутый такой его преданностью, обещал принять его жить с собою, но, как искусный и опытный муж духовный, советовал ему сделать начало жизни монашеской в каком-нибудь общежительном монастыре, чтобы испытать себя прежде в послушаниях монастырских и научиться терпению и смирению в обществе многих братий. А без этого, - говорил он, - не только не полезно, но и весьма опасно и вредно начинать безмолвие. По совету старца Захария послушно отправился в Коневский монастырь, где настоятельствовал отец Адриан. Было это в 1786 году. Юный подвижник усердно проходил послушания, мужественно терпел искушения, и вскоре отец Адриан постриг его в монашество, дав ему имя Зосима.

В то время в Коневской обители подвижничал иеромонах отец Сильвестр, живший уединенно в безмолвии. К нему, по благословению игумена, стал ходить отец Зосима для духовной беседы. Отец Сильвестр раскрыл пред ним учение о сердечной молитве, которую сам усердно творил. Зосима был безмерно благодарен за открытое ему сокровище, но при этом ни добрый пастырь Адриан, ни старец Сильвестр не могли заменить в сердце юноши о. Василиска. Прожив в монастыре три года, отец Зосима неотступно и со слезами стал просить отца Адриана отпустить его в пустыню к отцу Василиску. Однако не сразу расстался с любезным ему учеником отец Адриан, так как пример добросовестного Зосимы был назидателен для братии. Когда же наконец отец Адриан отправился за сбором в Смоленскую губернию и Брянск, то взял с собой и о. Зосиму.

У о. Василиска к тому времени произошло еще одно важное событие, вновь явившее особую Божию милость к нему. Когда в очередной раз вышел срок его паспорта, он сам отправился в Калязин, где остановился у старшего брата Козьмы. В дом брата его приходило много верующего народа поклониться иконе «Взыскание погибших», так как от нее стали происходить разные исцеления. Люди толпами собирались у дома и по очереди заходили, чтобы помолиться. Исцеленные приносили вклады на украшение иконы и на свечи. Пребывать в такой сутолоке отшельнику было трудно, и поэтому о. Василиск безвыходно сидел в нежилой келье брата. В ту пору случилось, что у одного калязинского купца пропал сын, и городничий велел обыскать все дома. Дошли до Козьмы, увидели о.Василиска и, решив, что он пропавший купеческий сын или иной беглый, взяли его в полицию. Объяснениям его не поверили, надели на него оковы и отвели в земский суд к исправнику, который, не доверяя словам «бродяги», велел бить его розгами. Возликовал духом о. Василиск, что сподобил его Господь быть узником, телом же устрашился, но вида не подал. И, когда посыпались на него удары, вслух молился Господу. Всех присутствующих умилительные слова его привели в жалость, и даже сам исправник почувствовал, что обидел невиновного. Боголюбие пустынника пробудило в суровом сердце желание добра, и исправник выхлопотал ему постоянное увольнение, изъявив желание платить за него подати. Тогда и дали старцу увольнительный вид, а исправник еще просил у него прощения и завещал молиться за него Богу. О. Василиск отправился в свои пустынные пределы, хваля и благодаря Господа за милость, не переставая удивляться Промыслу Его: как скорбное Он вдруг перелагает на радостное!

Вновь достигнув своей возлюбленной пустыни, он стал по-прежнему жить в мире, проводя время в чтении Священных книг и выписывании из них для себя полезного. Молитвенное правило имел продолжительное: сверх канонов и определенного числа поклонов прочитывал еще по десять кафизм. Читал неспешно, так что едва три часа выходило ему в сутки на рукоделие. Говорил же сам себе: «Теперь нет тебе извинения, если не молишься Богу, ибо получил увольнение не для работы, а для моления».

Увидев после долгой разлуки пришедших к нему отца Адриана и отца Зосиму, старец много радовался и отцу духовному, и юному другу сердца своего. После многих духовных и откровенных бесед отец Адриан начал убеждать о. Василиска переселиться в Коневец, говоря, что остров Коневский весьма уединен, что ему и о.Зосиме поставят в лесу по келье одна близ другой и что все нужное они будут иметь от обители. Не этого ожидала и желала душа о. Василиска. Он хотел соединиться с о. Зосимой, но не желал расстаться со своей пустыней. Поэтому с признательностью благодарил старец отца Адриана, но кротко и смиренно отказывался от приглашения, говоря, что он и здесь имеет все необходимое и что жаль ему расстаться со своим пустынным убежищем. Тогда о. Адриан сказал ему следующие слова: «Из писаний и преданий святых отцов видно, что всего полезнее жить близ отца своего духовного и зависеть от него. Итак, если не послушаешь меня, то отныне ты не сын мне духовный и будешь связан от меня, как преслушавший волю своего отца». Услышав сие, о. Василиск залился слезами, припал к ногам о. Адриана, прося прощения, и дал слово ехать с ними.

В откровенных и дружеских беседах с монахом Зосимой старец говорил, что склонился послушаться еще и потому, чтобы Зосима при нем привыкал к пустынному житию. А немного позже, по приезде в Коневец, открыл он о. Зосиме, столь любящему его, и свои сокровенные чувства. «Всегда просил я Господа, чтобы послал мне друга духовного, искреннего, сердечного, единодушного, ибо и в безмолвии трудно жить одному. Сказано: «Брат от брата помогаем, яко град тверд» и «горе единому». Итак, я просил Бога, а сам не решался никого принимать, ожидая, пока Сам Господь, «ими же веси судьбами», явит мне такового. И вот с первого моего с тобою свидания, хотя ты был тогда совсем юн летами и в светском еще одеянии, душа моя прилепилась к тебе столь сильною любовью, что как будто известился я, что в тебе дает мне Господь просимого мною. Не полагаясь, однако же, на свои чувства, я ожидал, что Господь устроит о нас. Увидел я, как жертвовал ты собою для меня, недостойного, приметил и твое постоянное и усердное желание жизни пустынной и подвижнической, но все еще не уверенный в твоем сердце, я сделал последнее испытание, отправив тебя в Коневец. Наконец и твое безответное послушание, и не ослабевшая в трехлетней разлуке твоя истинная ко мне, грешному, любовь, и воля отца духовного - все сие теперь вполне уверило меня в том, что на это есть воля Божия, и утвердило в уповании, что Господь соединит нас вечною святою любовью. Видя же исполнение Божьего назначения и взаимную святую любовь нашу, мог ли я воспротивиться сему? Благословен Бог, благоволивший так!»

С этой минуты о. Зосима положил в сердце своем твердое намерение, чтобы с помощью Божией до своей смерти или до кончины старца не разлучаться с ним и быть в совершенном к нему повиновении.

Глава вторая

Исполняя богоугодное их желание и свое обещание, добросердечный отец Адриан велел выстроить для них две келии неподалеку одна от другой, а от монастыря в трех верстах и с молитвою и благословением отпустил их на безмолвие, поручив юного о. Зосиму опытному о. Василиску. Однако смиренный старец, хотя и любил Зосиму, как душу свою, не принимал его в сына и ученика себе, считая, что по просвещению ума своего он более сведущ во всех Святых Писаниях и кроме того в короткое время своего искуса в монастыре стал опытным иноком. О.Зосима открыл ему тайное монашеское сокровище, объяснив учение о сердечной молитве. Отец Василиск вполне был этим вознагражден за то, что оставил пустыню и пустынников. Прежде он не знал об этом искусстве. С возгоревшейся ревностью, усердно начал он упражняться в Иисусовой молитве и так полюбил ее, так прилежно обучался ей, что порой доходил до изнеможения. И плоды молитвы не замедлили явиться в этом простом и смиренном сердце, поистине любящем Господа.

О чудных духовных действиях священной сердечной молитвы в старце Василиске отец Зосима составил особую рукопись, куда прилежно записывал откровения подвижника. О. Василиск не только доверял ему тайны своего сердца, но и сам рассматривал и выправлял эту рукопись. Из любви к ближним старец согласился после смерти своей не оставлять ее под спудом, но открыть для пользы других. Пока же сообщал все о себе одному только о. 3осиме с завещанием хранить тайну до его кончины, что тот и исполнил свято. И повесть схимонаха Зосимы (Верховского) о житии старца Василиска и тем паче рукопись, ценность которой трудно определить словами, говорят нам, сколь угоден Богу был их дружественный союз, сделавший возможным появление на свет этого истинно-духовного сокровища.

В тот же день, когда дали они это обещание, вышли на лесную дорогу. Как же обрадовались они, увидев ее! Однако старец Василиск все более ослабевал и уже не было сил у него двигаться. «Иди, - сказал он о. Зосиме, - этой дорогой дойдешь до жилья, а оттуда за мной пришлешь. Оставшихся сухарей тебе хватит дня на два, а я, имея дров довольно, с Божией помощью и не евши еще дня два или три продержусь». О. Зосима не мог решиться на это и соглашался скорее умереть со старцем в лесу, чем оставить его.

Найденная дорога была летней и потому, двинувшись по ней дальше, они часто сбивались с пути. Там, где снег стаял до земли, они видели дорогу, и тогда сердца их ликовали надеждой, но местами снежные заносы были так велики, что они снова сбивались и вновь подкрадывалось отчаяние. Но Господь, посылая испытание, подает и силы на его прохождение. Вновь и вновь поднимались измученные путники и брели вперед, уповая на милость Его. К великой радости они увидели отпечаток собачьей лапы, потом след человека, и наконец вдали показалась деревня!

Вместе с благодарственной молитвой к Богу неудержимым потоком полились слезы. На том месте долго сидели они, отдыхая и размышляя, как Господь Бог отечески наказал, но смерти не предал их, что по Его Промыслу было им искушение в научение и в познание самих себя. А более всего благодарили Бога, что во всех прискорбностях удержал их Господь от ропота и не позволил отчаяться в Его всещедрой милости.

В деревне о них уже слышали и потому не приняли ни за бродяг, ни за беглых. В оборванных странниках узнали монахов, оставшихся на зимовье в отдалении от человеческого жилья. Два дня выхаживали их всем миром, подавая пищу и питье, обогревая в теплом доме, затем снабдили одеждой и отправили до города Кузнецка.

Более двух месяцев был старец Василиск, как расслабленный, не мог сам ни пить, ни есть, но постепенно пришел в силу. Более молодой о. Зосима оправился быстрее и помогал ему во всем. Видя вокруг внимание и участие, решили они остаться в Кузнецком округе до конца жизни. В пятидесяти верстах от Кузнецка и в тридцати от ближайшей деревни, за Трикурыми проливами пустынники нашли себе удобное место, где с помощью благодетелей построили две кельи. И, неразлучные душою, сердцем и умом, разлучились они кельями ради большего безмолвия. Это было в 1799 году.

Глава третья

Место, выбранное ими, было окружено лесом и длинными озерами, которые изобиловали рыбой. Земля для огородов оказалась плодородной, леса давали несметное множество ягод: смородины, черемухи и калины, да и кедровые орехи были не в дальнем расстоянии. Словом, Сам Господь избрал им место упокоения после всех испытаний. Прожили они здесь двадцать четыре года.

Чтобы не переносить непомерные тяжести от пролива до келии на расстояние больше версты, пустынники прокопали канаву от пролива до озера, на берегу которого находилась их келья. На лодке можно было спускаться в пролив, соединенный с рекой Томь, а потом тем же путем приводить обратно нагруженную лодку к самому жилью.

Для исповеди и Святого Причащения приезжал к ним священник со Святыми Дарами, так как старец по немощи не мог уже во время говения добираться до церкви.

Был между пустынниками уговор, чтобы ночью друг друга будить на молитву. Для этого между келиями протянули они веревку с привязанным к ней куском дерева и, ударяя им в стену жилища соседа, пробуждали один другого. Ходить же друг к другу воздерживались до субботы, особенно в среду и пяток хранили уединение. А воскресение и праздники проводили вместе в чтении и духовных дружеских беседах, прогуливаясь по пустынным окрестностям. Весною же, когда травы еще не велики, недели по две не возвращаясь, ходили по разным лесным местам, по горам и долинам, взяв с собою огниво, котелок и хлебных сухарей. Когда подходило время обедать, набирали травы, называемой черемшою* и готовили себе кушанье. В путешествиях этих случалось встречаться с оленями, косулями, иногда и с медведями. Местные жители научили их не бояться медведя, а смело идти на него, громко стуча во что-нибудь.

Добрые христолюбцы изредка посещали пустынных старцев, делая им приношения. Однако денег они решительно ни от кого не брали, а только лишь самые простые и скудные пожертвования, необходимые для их пропитания и одеяния. Причем старались воздавать и за них своим рукоделием: отец Василиск делал глиняную посуду, а отец Зосима - деревянную. Но когда в торжественные дни приносили им от христолюбцев праздничные кушанья: яйца, сыр, масло и тому подобное, - они принимали с благодарением, без платы со своей стороны, почитая это утешением, посланным от Бога ради великого праздника. Ибо в будние дни, а особенно в посты, соблюдали они строгое воздержание, по три и по пять дней ничего не вкушая и сохраняя глубокое безмолвие и уединение, праздники же почитали разрешением на скоромную пищу. Впрочем, более предавались они тогда утешениям духовным. Особенно после Святой Четыредесятницы, во время которой духом и телом сраспинались Распятому, досточудно праздновали они светлое Христово Воскресение. Проведя светоносную ночь в чтении и сердечной молитве, пропев светлую утреню и часы и несколько отдохнув, укреплялись они во славу Божию праздничной пищей. Затем, взяв с собою Цветную Триодь, Евангелие и еще какую-либо духовную книгу, а также немного праздничных снедей, топор, огниво и котелок, уходили гулять по пустыне недели на две или три, оставляя кельи свои незапертыми. Ходя по лесам, горам и долинам, оглашали они всю пустыню сладким торжественным пением: «Христос воскресе!» - как бы возвещая всей твари о воскресении ее Творца и прогоняя тою вестью бесов из всех диких, мрачных и непроходимых пустынных мест. Во время этих благочестивых прогулок, когда наставал час обеда, с утешением трапезовали они на каком-нибудь пне или пригорке; а когда наступала ночь, то на голой земле засыпали они сладким сном. Ни разу ни заря и ни одна птичка не предварили утреннего их пения: «Утреннюем утреннюю глубоку». Таково было их празднование внешнее. Но невозможно описать празднования, которое совершалось в глубине души их, ибо никакие слова не могут в точности изобразить внутреннюю жизнь истинных пустынников, о которых Церковь воспевает: «Пустынным живот блажен есть, божественным рачением воскриляющимся». Впрочем, не одну Пасху и Пятидесятницу, а и прочие летние праздники проводили они подобно этому.

В зимнее время не виделись они иногда дней по пять до субботы, желая принести из благодарности в жертву Богу самое сладкое и драгоценное для них - братское свое сопребывание. К тому же познали они опытом всю пользу и утешение строгого, глубокого безмолвия, которое требует по временам и совершенного одиночества. Встречаясь же, вели духовные и дружеские беседы и все, что было с ними за прошедшие дни, в тонкости рассказывали.

Ревностный в подвижничестве и смиренный, старец Василиск восходил в духовной жизни «от силы в силу». По свидетельству святых Отцов Восточной Церкви, «путь к Богу - молитва. Измерение совершаемого пути - различные молитвенные состояния, в которые постепенно входит молящийся правильно и постоянно» . Духовные состояния, испытываемые старцем Василиском при совершении молитвы Иисусовой, становились все возвышеннее, все непостижимее для плотского человеческого разума. Как и прежде, в тайны своей духовной жизни посвящал он сподвижника своего и друга - старца Зосиму, который трепетно и благоговейно записывал эти откровения в свою рукопись. Работая над заветной тетрадью, он надеялся, что придет время и труд его станет достоянием многих, ищущих спасения, ибо духоносный старец связал его обещанием хранить тайну лишь до своей кончины, после которой соглашался, чтобы и другие узнали о дарованных ему свыше благодатных действиях молитвы Иисусовой.

Если когда-либо вопрошал я старца, как у него молитва, то он мне так отвечал: «Ныне не знаю, когда бы молитва в сердце моем не творилась». Настолько ему от Бога эта молитва была дарована, что однажды, восхотев испытать себя, пребыл он в ней 12 часов, не вставая и не прекращая бодрствовать. И не только не отяготился, не изнемог и не заскучал, но сладость молитвенная, еще продолжаясь, может быть, удержала б его и долее, если бы я не прервал его приходом моим. И видел я его изменившимся в лице, умиленным и обрадованным.

Иногда, сидя, углубляется он в молитву, и, побеждаясь естественным изнеможением, погружается в тонкий сон, и бывают у него различные духовные видения. Из многих же откровений памяти достойны следующие.

Иногда будто созерцает он Рай, то есть утешительные, несказанной красоты жилища, дома и места, и, пробудившись, в великом умилении много слез источает.

Также иногда видит разнообразные страшные зрелища, и места мучений, и муки и, пробудясь, сокрушенно печалится и подолгу плачет.

В таковых сонных видениях иногда зрит он, как бы в откровении, будущие, уготованные грешным и праведным, воздаяния. Но, недоумевая, как оба тех воздаяния изъяснить, сказывает, что неисповедимо ожидающее грешных из-за страшного ужаса и нестерпимой мучительной лютости, а уготовляемое праведным - из-за пречудной славы, и неизреченной сладости, и радости.

Иногда же предузнавал он и некоторые перемены в жизни своей и других отцов, которые со временем и исполнялись.

Случалось несколько раз таковое действие. Сидя с чистейшею молитвою, весь умно вперен он в Бога в сладчайшей сладости, трепетом сильным весь одержим и светом неким полностью окружен. И, так во свете сидя, видит он по левую сторону Создателя своего Господа Иисуса Христа, на Кресте висящим, и перед Ним предстоящую Матерь Его, Пресвятую Владычицу нашу Богородицу. Видя же это, и сам весь сильно воспламеняется несказанным желанием и горящей любовью ко Христу, Господу Богу нашему, но скорбит и болезнует, что так отдаленно от него виден Господь, ибо крайне желает поклониться Ему и лобызать пречистые Его язвы. И, так объят будучи этим великим и нестерпимым желанием, не ведает и сам, как приближается к Нему и осмеливается прикоснуться к пресвятым и животворящим язвам Его, одну за другой осязая, объемля и лобызая, - те, что на руках Его и на ногах; а ту, что в пречистом Его ребре - уже не рукой осязает и не устами к ней прикасается, но сердце свое к язве той прилагает. Едва же прикоснется он к язве в пречистом ребре Господнем сердцем своим, как тотчас нестерпимо закипит оно и восчувствует он сильнейшую, непостижимо действующую сладость, сильно вскипевшую в сердце и как бы пронзающую его. И бывает уже он тогда вне себя, как бы в исступлении чувств, пребывая только в одной своей чрезмерной любви ко Христу. Но, видя, что из-за его приближения к Спасителю (ради прикосновения сердцем к животворящей язве в пресвятом Его ребре) Божия Матерь позади стоит, болезненно опечаливается, ведь он тому причиной, что не стоит Она близ, пред Лицом Христовым. И от такого размышления и соболезнования начинает он приходить мало-помалу в память и видит на Кресте висящего Господа снова в отдалении, - пока совсем не утихнет и не отойдет это действие. Таковое несколько раз с ним бывало за непродолжительное время.

По прошествии некоторого времени было еще следующее: подобным же действием будучи объят, также чувствует и видит он все подобно тому, как перед этим изложено, но только во время прикосновения, то есть приложения сердца своего к язве Христовой, что в пресвятом ребре, (о чудо!) ощутительно чувствует и видится ему, будто некий источник, струящий благодать и истекающий из Христова сердца, льется в сердце его. Когда же ощутил он, как струя эта, лучше же сказать, милость Божья, вошла в его сердце, тогда поистине стал вне себя и не ведал, как изъяснить и чему уподобить бывшую у него тогда радость и прочие непостижимые и неизреченные утешения.

В иное время, вновь беседуя со мною, среди прочего душеполезного сказал мне и следующее: «Ныне уразумел я от собственного ощущения, почему, возможно, апостол Павел сказал: «Никтоже может рещи Господа Иисуса, точию Духом Святым»(1 Кор. 12, 3). Ибо никогда не произносится в сердце моем имя Господа Иисуса без действий сладостных, а в особенности это - «Иисусе». С этим словом будто взыграет сердце сладостию к Божией любви, хотя бы я и без приготовления к молитве был или просто вспомнил». Поскольку же старец всегда в памяти молитвенной пребывал, то и действия ее, со услаждением, никогда не прекращались.

Случилось однажды, что, сидя, по обычаю внимал он молитве и восчувствовал, как она изменяется в лучшую. Потому внимательнее и с большим усилием стал понуждать себя, дабы еще и свое приложить старание. И так весь умно простерся он к Самому Господу Богу и распалился «Божественным желанием» (ибо недоумевал он, как наименовать тогда действующую в нем ко Господу любовь, бывшую в сердце, во внутренности и во всем теле его, из-за радости, сладости и несказанного утешения от нее). И от такового ощущения до того был восхищен ко Господу, что почувствовал всего себя изменившимся, светлым и светом объятым, и будто исшел из тела, но как - изъяснить того не мог. Ибо тогда от великой радости о Боге и всего его объемлющей сладости не чувствовал он на себе своего тела, но видел себя вознесенным на воздух, сидящим без тела в совершенной памяти и бодрствовании. До того он был трезв в памяти, что даже мыслил и размышлял, как держаться на воздухе без тела, ибо бодрственно и явственно видел свое тело мертвым, бездушно лежащим внизу, в отдаленности от себя. И так долго видел он самого себя удерживаемым на воздухе. А каковые в нем были к Богу чувства: любовь, благодарение и надежда на Его благость - ради величия их не мог мне изъяснить. Но так сказал мне: «Все чувства эти сами собой производились, одно другое предваряя, и тем самым всего меня восхищая и распаляя в желание ко Христу, в любовь и благодарение, с непостижимою сладостию» .

Много лет прожив в уединении, старцы наконец решились нарушить его и уступили настойчивым мольбам одного мещанина невоздержной жизни, который обещал, что, если будет жить при них, то не прикоснется к вину. Пустынники рассудили, что если его не принять, то с них душа его взыщется. Чтобы не мешать никому, он построил себе келью отдельно. И Господь Бог так укрепил его во все время жизни в пустыне, что он нисколько не пил вина до самой своей кончины. Затем вскоре и другого приняли старика, купца, который и в доме своем жил богоугодно, а при пустынниках проводил свое житие еще воздержнее. Много раз, говея, по пять дней не ел, был смирен, послушлив и благонравен. А после этого к ним в пустыню вступил еще и третий подвижник - Петр Мичурин, юноша с пламенным усердием к Богу. Прилепясь истинною любовью к старцу Василиску, он предал всего себя в его полное руководство и духовное наставничество. Старец же, ясно видя волю Божию, чтоб ему самому пребывать с братией для их пользы и назидания, благословил друга своего на глубокое безмолвие и уединение. О.Зосима поставил себе келию в пяти верстах от них, а отец Василиск остался с братией. Но по горячей взаимной любви не могли они расставаться надолго, а условились, чтобы в большие праздники приходил о. Зосима к старцу и братии на всенощное пение и на общую трапезу.

Иногда же, несмотря на старость и слабость свою, и отец Василиск посещал своего друга в дальней его пустыни. «Сколь желательным и любезным для меня было его посещение, в точности описать не могу, - признавался о. Зосима, - ибо назначенного им дня ожидал, как торжества, встречал с радостными слезами. Слова его услаждали сердце мое, все его советы непреложными я почитал, все мои намерения и всякие мнения предавал на его рассуждение. И что с ним в прошедшие дни происходило, он мне подробно объяснял, а потом советовались и на будущие дни, как и в чем соблюдать себя, и каким рукоделием заниматься, и какой чин в трапезе сохранять. По совершении же обычного молитвословия, положенного в тот день, вместе обедали.

Когда же придет час уходить ему от меня, тогда со слезами провожал я его, с истинною сердечною печалью. Разлучившись же с ним и обратно возвращаясь, не мог я просто идти, но всегда, от любви и веры моей к нему, старался моими недостойными ногами ступать на его следы, веруя, что и это будет мне в помощь. Возвратившись же в келью мою, вещи, которые держал он руками, целовал я, возводя мысленно к нему мою горячую о Боге любовь.

Много раз ночью будто сам он будил меня, особенно в те часы, когда должно на молитву вставать, и так явственно, как бы слышу и походку его. Голос же, точно его истинный, вне келии явственно молитву творит: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас». Услышав его голос, вдруг пробуждался я, чувствовал себя бодрым и часто отвечал: «Аминь!» - думая поистине, что старец пришел и стоит вне келии, и много раз бросался дверь отворять ему. И почти всегда после излишнего моего сна, когда в должное время сам не пробуждался, молитвенный голос будил меня. И так уже я привык к такому подобию его голоса, что когда пробужусь, то сам себе и говорю: «Не старец мой пришел, то Ангел его пробуждает меня»».

Два раза, однако, были у них такие искушения, что едва не разлучались они навсегда. Так однажды начались у них несогласия, но оба недоумевали об этом и не видели уважительной причины, по которой следовала бы им друг от друга разлучиться. Тогда, познав козни вражии, стали они один другого предпочитать и всячески смиряться. И за такое их обоюдное смирение и усердие возвратились к ним вскоре прежняя любовь и единодушие. В другой раз пришло старцу Василиску желание совсем отказаться от вкушения рыбного и молочного. О. Зосима не соглашался с ним, увещевая из Св. Писания и св. отцов не отклоняться от Церковного Устава, а употреблять немного скоромного в «честь и славу великих праздников». Такое прение их продолжалось более полугода. О. Василиск хотел уже было навсегда оставить своего друга и сотаинника, удалившись в иное место, но, милостью Божией, был склонен тремя «Ответами» о. Зосимы к совершенному примирению и полностью умиротворился. После этого даровал им Господь уже во всю жизнь, до смерти о. Василиска, пребывать друг с другом в единодушии и чистосердечном дружелюбии.

24 года прожили старцы Зосима и Василиск в пустыне почти неисходно, думая, вероятно, и окончить там свои дни. Однако, «зажегши свечу, не ставят её под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме» (Мф. 5, 15). Господу было угодно, чтобы стяжав высокие добродетели, они послужили теперь делу спасения ближних.

Некая мещанка города Кузнецка, Анисья Котохова, пожелала начать иноческую жизнь. Поблизости монастырей не было, а в Россию ехать было далеко, и решила она прибегнуть к духовному руководству пустынников. Когда о. Зосима рассказал отцу Василиску о просьбе благонамеренной женщины, старец сказал: «Слава Богу, что нашлась такая, пекущаяся о спасении своем! Может быть, и другие присоединятся к ней в богоугодном ее намерении». Получив их согласие и доверив им свою волю, она поселилась в деревеньке на берегу реки Томи, чтобы наставники ее могли водным путем добираться к ней; селиться же в лесу ей не было благословения. Как предсказал старец, проситься к ней в сомолитвенницы стали и другие девицы. Появилась мысль выстроить особый дом для всех собравшихся на иноческий подвиг.

Теперь старец Василиск стал чаще бывать здесь, окормляя и наставляя женщин в иноческой жизни; иногда посылал он к ним и о. Зосиму. Очень скоро очевидным стало неудобство монашеского жития среди мирян - надо было хлопотать о переводе инокинь в какой-нибудь упраздненный монастырь. Тобольский архиерей благосклонно выслушал просьбу, с которою явился к нему монах Зосима, и согласился отдать под их нужды заштатный опустевший монастырь в городе Туринске. Но обитель эта числилась как мужская, и надо было исхлопотать перевод ее в разряд женских. О. Зосима отправился в Петербург.

Подвиги и душевные качества боголюбивого старца Василиска были уже хорошо известны благочестивым людям России. И чем глубже он скрывался в лесах и пустынях, тем больше слава о нем распространялась в российских городах и селах, и в самой столице. Все члены Святейшего Синода без колебаний согласились на преобразование монастыря в женский. Министр Духовных дел князь Голицын при встрече спросил у монаха Зосимы: «Жив ли старец твой Василиск, и с его ли согласия начинаешь дело?» Тогда отец Зосима показал князю лоскуток бересты с написанным рукою о. Василиска благословением на это дело и пожеланием успеха. Князь с благоговением взяв лоскуток, поцеловал его и сказал: «Теперь все будет сделано». Также и митрополит московский Филарет оказал о. Зосиме в его предприятии поддержку, благорасположение и даже помогал составлять прошения. Высочайшим повелением Государя Александра Павловича было определено: «Туринский монастырь возобновить и обратить в женский». Управлять им был поставлен монах Зосима Верховский.

После годичной разлуки, с неизъяснимой радостью и благодарением ко Господу увиделись опять старец Василиск и его верный ученик и сподвижник. Радовались и сестры о возвращении отца своего и наставника и о благоволении Св. Синода. В это время один из старичков, живших в пустыни, скончался, другой, по болезни и дряхлости, возвратился в свое семейство, где тоже вскоре сподобился благочестивой кончины. И третий ученик, Петр Мичурин, только 9 месяцев подвизавшийся, как описано в житии его , также отошел в вечность. Таким образом, боголюбивые пустынники никого не оставляли в сибирском лесу. Вскоре, а был это 1822 год, состоялся переезд сестер в Свято-Николаевский монастырь. Старцу Василиску срубили келейку в восьми верстах от обители. Племянница о. Зосимы, будущая игумения Вера (Верховская), оставила описание о. Василиска и его пустыньки того времени. Она рассказывает, что это был маститый старец в худом рубище, с куколем на голове, к которому спереди пришита береста в виде зонтика, для защиты слабых глаз от солнца. Едва заметно, что когда-то куколь был из черного сукна. Весь вид старца кроток, тих, ласков и весел. Келья же его - крошечная, низенькая, с маленьким окошком. В одном углу - небольшая глиняная печка, в другом - земляной одр, покрытый рогожей, под которым в изголовье лежат дрова. Пол - земляной; над одром в углу - медный крест и образ Божией Матери. В печке - горшочек с постническим кушаньем пустынника: пареной травой и печеными грибами, на лавке - черствый хлеб, получаемый им из монастыря. Здесь о. Василиска любили навещать сестры, монастырь же он посещал изредка, однако советами во всем помогал своему другу и сотаиннику.

Отец же Зосима написал для новой обители Устав, положив в его основание правила общего жития св. Василия Великого, и как только мог заботился о благоустройстве своей паствы - был он для сестер поистине отцом и наставником. «Его присутствие, его чудный пример, его сильные молитвы, его сладчайшая отеческая любовь и доброта со всеми, его добродетельные наставления производили удивительные действия,» - через много лет напишет игумения Вера (Верховская). Вот краткое описание первоначальной жизни в монастыре. Богослужение совершалось ежедневно и строго в согласии с Церковным Уставом, накануне воскресных и праздничных дней служили всенощное бдение, а вслед за ним литургию, по окончании которой все с пением шли в трапезную. Пища в обители во весь год употреблялась только постная, кроме шести сплошных недель. В понедельник, среду и пятницу соблюдался «девятый час», т. е. до трех часов дня никто не имел права ни пить, ни есть, а в три часа один раз обедали, без постного масла; Великий пост отличался особым воздержанием. Все у сестер было общее и самое простое, денег своих никто не имел, в монастырских трудах участвовали все одинаково. Особенно любили ходить в лес, за грибами и ягодами, так как часто встречал их там с любовью старец Василиск.

Имел о. Зосима чрезвычайный, особенный дар разгорячать сердца сестер к подвижничеству не строгостью и принуждением, а отеческой любовью и собственным примером. Сам он будил их на молитву за час до утрени, совершал с ними положенное правило, читал поучения святых отцов и постепенно старался учить умному деланию - сердечной молитве. Почти все 40 насельниц были молодого возраста. Жизнь свою проводили они в единодушии и ревности к благочестивым подвигам под руководством столь мудрого и опытного отца.

Однако недолго продолжалось это благословенное время, ибо враг, бросающий всюду семена плевел, посеял их и в новой общине. Две из сестер, вдова советника Васильева с дочерью, наущением дьявольским написали на о. Зосиму клеветническое письмо Тобольскому преосвященному с просьбою об его удалении из обители и назначении им игуменьи, намекая при этом на себя. Началось следствие и по Указу из Св. Синода в монастырь прибыла комиссия. Но дело члены комиссии повели сразу несправедливо и пристрастно, в пользу указанной советницы. Призывали на допрос и девяностолетнего согбенного старца, обвинявшегося бунтовщицами в проживании при обители без паспорта. Наветчицы не знали, что у него был уже новый законный вид. Так не избежал оскорблений и старец Василиск, удрученный старостью, подвижническим житием и проведший 70 лет в пустыне в глубоком безмолвии. Но такова уж воля Божья о всех избранных Его рабах. Тогда-то во всей чистоте пред всеми проявились возвышеннейшие добродетели обоих старцев: смирение крайнее, незлобие, полная преданность воле Божией и любовь ко всем без исключения людям, даже к своим явным врагам и недоброжелателям. Не только сами переносили они все с терпением и великой кротостью, но и сестер всячески увещали сохранять миролюбие и благодушие в отношении тех, через кого пришло это скорбное и нелегкое испытание. «Побеждайте благим злое, любите враги ваша», - постоянно напоминал ст. Зосима своим духовным чадам, сам подавая им в том лучший пример.

Однако события развивались своим чередом. Указом Св. Синода вскоре было предписано «снять с попечителя бремя управления монастырем и, избрав чередную начальницу, представить ей оный в полное управление». Настоятельницей была поставлена советница Васильева, а старцу Зосиме было велено покинуть обитель. Горю и слезам всех сестер не было предела. Но в это время произошло еще одно событие, несомненно свидетельствующее о высоком духовном преуспеянии и святости жизни присного друга о. Зосимы - старца Василиска. Двоим из членов следственной комиссии - Тюменскому архимандриту и Туринскому благочинному - в одну ночь было грозное явление благолепного старца, который строгим и убедительным голосом увещевал их оправдать и защитить о. Зосиму по причине его полной невиновности. Прибыв после этого в пустыню о. Василиска, они оба признали в нем явившегося им старца и с тех пор заметно переменили свои мнения и действия. Искренно раскаялась и дочь советницы Васильевой, но изменить ход дела было уже невозможно. Старец Зосима был вынужден ехать со своими племянницами в Тюмень. Трогательным было последнее прощание двух великих пустынников и духовных о Господе друзей, плакавших, но и радовавшихся духом, что терпели они скорби и разлуку ради Христа. Чувствовали они, что расстаются уже до вечности.

После отъезда о. Зосимы старец Василиск, все более нуждаясь в уходе, насовсем переселился в монастырь - ему сделали келью-землянку на территории обители. Недолго пожил он здесь в здравии. Подступили к нему старческие немощи и уже не отпускали до самой смерти, но до последнего мгновения не терял он бодрости духа и упования на милость Божию. При блаженной кончине его служил ему некий боголюбивый крестьянин. Он рассказывал, что отец Василиск знал время своего исхода, но говорил об этом прикровенно. Когда крестьянин стал проситься у него сходить домой, то отец Василиск сказал ему: «Любезный мой, если ты нашел корабль с богатством, то не упускай его». Поселянин понял, что он говорит ему о награде от Бога за его служение старцу, но отвечал: «Я, отче, скоро приду. На другие сутки, как в воскресение ударят к утрени, я возвращусь к тебе». «Ты придешь, - сказал старец, - а в это самое время и уплывет корабль». Добрый поселянин послушался и не пошел домой. И в самом деле, как только ударили в колокол, старец испустил последний вздох и святая душа его отлетела на небо. Накануне своей смерти он исповедался, соборовался и причастился Святых Тайн, перед этим еще раз предсказав о своем исходе. Было это так: советница Васильева, навестив его за день до кончины, спросила, не желает ли он исполнить последний христианский долг. Старец с неизменным смирением своим отвечал: «Ты здесь начальница; если сделаешь сие для меня, странника, то тебе же будет и награда от Бога». Она хотела было отложить до следующего дня, до воскресения, но он сказал: «Если хочешь, то сегодня окажи сию милость, а другого дня я не дождусь». После этого, соборовавшись и причастившись, ранним воскресным утром 29 декабря 1824 года отошел он к Богу. Тот же служивший ему поселянин рассказывал, что незадолго до кончины старец был как бы кем-то истязуем, однако не печалился и не отчаивался, благодушно надеясь на милость Божию, и был в совершенной памяти и уме. Когда же совсем изнемог, то по его просьбе поселянин крестил старца его же рукой, видя при этом, что грудь отца Василиска поднимается и трепещет необычайным колебанием. Приложив руку свою к его груди, поселянин ощутил, что сердце в умирающем сильно бьется и мечется во все стороны. До самого последнего вздоха был старец в устной и сердечной молитве и со словами: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий» - испустил дух, будто уснул. Причем и по исшествии духа сердце еще долго в нем трепетало. Очень сожалел потом о. Зосима, что лишился он утешения слышать о благодатных действиях, услаждавших в предсмертные минуты чистое сердце его друга, но и тут смирялся и за все благодарил Бога.

За четыре дня, прошедших до приезда о. Зосимы, вид почившего не только не сделался хуже, но стал еще благовиднее. Тело его было мягким, как у спящего. Отец Зосима приказал написать с него портрет, ибо по глубокому смирению своему при жизни старец на это никак не соглашался. Перед погребением же на седьмые сутки, когда стали вынимать тело старца из гроба, чтобы спеленать в мантию, то оно оказалось гибким, как у живого. Наконец, наступило последнее прощание. Лицо о. Зосимы имело необыкновенное выражение: казалось, душа его пребывает с душой любимого наставника. Он весь был углублен в необычайное состояние, беспрестанные слезы в молчании катились по бледному лицу, на котором отражалась вместе с тем и духовная радость. Все сестры в священном безмолвии окружали печальный одр и неусыпно читали псалтырь, а посторонние, которых собралось очень много, беспрерывно служили панихиды. Пальцы правой руки почившего старца остались сложенными для крестного знамения, что видно и на портрете. Погребен он в Туринском Свято-Николаевском монастыре, близ алтаря Воскресенского собора, на северной стороне. На надгробной мраморной плите по благословению старца Зосимы была сделана следующая надпись:

«Друг твой духовный, грешный Зосима Верховский, бывший попечитель сего девичьего монастыря, всех призывает на гроб твой да Богу возглашает: «Покой, Господи, раба Своего, монаха Василиска, жившего в пустынных пределах множае 60 лет, который во свидетельство любви своей к Богу оставил до 75 действий молитвенных, бывших в сердце его множицу ».

В 1913 г. над могилой старца была построена, а в 1914 г. освящена каменная часовня во имя св. мученика Василиска. Ее посещало множество богомольцев, которые часто служили панихиды, молясь о упокоении всеми любимого и почитаемого подвижника.

Вся жизнь старца Василиска являет нам собой пример полного самоотречения и ревностного следования за Господом, подлинного исполнения Евангельских заповедей о любви к Богу и ближним. Не обладая никакой мирской мудростью, он был удостоен от Господа премудрости «свыше». Сознавая и почитая себя «малейшим» в мире сем, он сподобился стать великим о Господе и засвидетельствовал своим примером истинность Евангельских слов: «Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят !»

Посмертные чудеса и явления старца Василиска Сибирского

После трагических для Русской Церкви событий 1917 года Свято-Николаевский Туринский женский монастырь был закрыт. С 1922 г. в его зданиях последовательно размещались: детская колония для девочек из репрессированных семей, детский дом, автошкола ДОСААФ (ОСТО). Замечательный Воскресенский храм был полностью разрушен, причем кирпич с него употреблен на строительство спичечной фабрики, а само место, где он находился, заасфальтировано. Той же участи подвергли и часовню над могилой старца Василиска, - на ее месте возвели гаражи. Только в 1996 году монастырь был возвращен Русской Православной Церкви, полная разруха и запустение ожидали вновь прибывших туда сестер. Но не оставил Господь Своею милостью место молитвенных подвигов верного раба Своего. И по сей день являет Он в тех краях, по молитвам к старцу Василиску, Свои дивные и преславные чудеса.

1) Рассказ прихожанки храма во имя Всемилостивого Спаса г. Туринска Котовой Риммы Пантелеимовны (в крещении Антонины), 1939 г. р.: «Случилось это в 1995 году. Мой сын Андрей, работающий шофёром, далёкий от веры и любитель выпить, весело проводил время с дружками на берегу реки Туры, близ Свято-Николаевского монастыря. На солнышке его пригрело, он задремал и увидел сон: будто выходит откуда-то из-под гаражей, построенных на месте часовни старца Василиска, благообразный старец, с седой бородой. Подходит к нему и строго внушает: «Смотри, парень, ни под каким видом не пей!»

Необычайность и ясность сна поразила Андрея, и он начал воздерживаться от спиртного. Однажды утром дружки особенно настойчиво зазывали его выпить, но он наотрез отказался, а через несколько часов на дороге насмерть сбил мальчика и был взят под следствие. В ходе выяснения обстоятельств была установлена значительная степень вины мальчика, но если бы у Андрея обнаружили хоть лёгкое алкогольное опьянение, то он понёс бы самое суровое наказание. Об этом и предостерёг его святой старец, явившись во сне...»

2) Из рассказа Калерии Михайловны Струниной, жительницы города Туринска, бывшей учительницы.

«О старце Василиске мне много рассказывала его глубокая почитательница Анастасия Даниловна Ринтель (ум. 28 ноября 1993 г.). Сама она в молодости была послушницей Свято-Николаевского монастыря г. Туринска. В 1918 году 18 сестер этой обители и её вместе с ними отправили ухаживать за больными в тифозный госпиталь. Боясь заразиться, Анастасия усиленно молилась старцу Василиску, прося его помощи. И, действительно, не заболела, хотя из 19 сестер, работавших в тифозном бараке, в живых осталось только трое. Уверовав тогда в силу предстательства блаженного подвижника, всю свою оставшуюся жизнь Анастасия Ринтель молилась старцу Василиску и неизменно получала от него помощь. И хотя она имела медицинское образование, лечилась всегда только водой из источника на заимке о. Василиска».

Действительно, верующими и поныне почитается как могила старца, так и место его подвигов - заимка в окрестностях Туринска, где находится источник, вода которого считается целебной. Неподалёку от заимки располагается совхоз «Пролетарский». Местные жители - дети и взрослые - до сего дня хранят благоговейное почитание святого подвижника Василиска и, почти не обращаясь к врачам, лечатся целебной водой из источника, который не замерзает и зимой.

Сама Калерия Михайловна работала учителем в посёлке «Пролетарский» и была глубоко убеждённой атеисткой. К православной вере пришла после знакомства с А.Д. Ринтель и нескольких, случившихся с ней самой, чудесных событий, о которых Струнина поведала следующее:

«6 ноября 1994 года из Петербурга приезжал в Туринск поклониться могиле старца Василиска священник о. Виталий. Группа верующих, к которой присоединилась и я, добралась до заимки старца Василиска вечером, в темноте. Идти мне туда было необычайно легко, я чувствовала радость на сердце и даже ощущала какое-то необыкновенное благоухание в воздухе. Внезапно перед моим взором открылась такая картина: на другом берегу оврага я увидела, как наяву, светлый овал, а в нем - келью и молящегося старца.

На другой день, 7 ноября, с утра снова приехали мы на святое место. Одна из паломниц, страдавшая мигренью, испив воды из источника старца, почти сразу же посветлела лицом, избавившись от головной боли. Я же вновь ощутила неописуемую радость, и опять передо мной явился стоящий на коленях и молящийся благообразный старец.

Впечатление от этих двух чудесных случаев было столь велико, что я сразу обратилась к вере и ныне - искренне верующая христианка. И хотя сейчас я тяжело больна, прикована к постели, но не устаю постоянно благодарить Бога за посланные скорби, считая их справедливым наказанием за столько лет, проведенных в неверии и грехе».

3) Свидетельство прихожанки храма Всемилостивого Спаса и благотворительницы монастыря Гордеевой Людмилы Павловны.

Летом 1995 г. её 10-летний внук Захар, после исповеди и Святого Причащения, вдруг «ни с того ни с сего» стал убивать улиток и, несмотря на просьбы и уговоры бабушки, раздавил подряд несколько. В тот же день всё тело его покрылось яркой сыпью. А нужно сказать, что в ближайшие дни родители собирались с ним в поездку на юг, которую пришлось бы отменить, так как теперь нельзя было получить медицинскую справку. Усилиями бабушки он осознал свою жестокость и раскаялся. Болячки были густо смазаны маслом, смешанным с землёй с места захоронения старца Василиска, и к утру они, к удивлению всех, полностью исчезли.

4) По словам настоятельницы и сестер обители, у могилы старца нередко кричат бесноватые, которые чувствуют необыкновенное мучение, находясь в этом святом месте. Напротив того, многие богомольцы, приезжающие в монастырь, свидетельствуют о состоянии особенного душевного умиротворения во время посещения обители.

Литература

1) Жизнь монаха и пустынножителя Василиска (Писано учеником его Зосимою Верховским). – В кн.: Записки о жизни и подвигах П.А. Мичурина, монаха и пустынножителя Василиска и некоторые черты из жизни юродивого монаха Ионы. М., 1849.
2) Старец Зосима Верховский. Житие и подвиги. Изречения и извлечения из его сочинений /Составлено игуменьей Верой (Верховской)/. М., 1994.
3) Пустынник Василиск. – В кн. : Е. Поселянин. Русские подвижники XIX века. М., 1996.
4) Пустынножитель Василиск. – В кн.: «Жития Сибирских святых. Сибирский патерик». Новосибирск, 1998.
5) Пустынник Василиск Туринский. – В кн.: «Жизнеописания отечественных подвижников благочестия XVIII и XIX веков. Декабрь.» М., 1995.
6) Житие блаженного старца Василиска, писанное его учеником Зосимою Верховским. С включениями повествования о действиях сердечной молитвы. М., 1998.
7) «Повествование о действиях сердечной молитвы старца-пустынножителя Василиска, писанное его учеником З.В.». Рукопись. РНБ.

Монашеское имя Почитается